Glamour (Израиль), 10 декабря 2018

Эксклюзивное интервью: Максим Аверин и Анна Якунина

Знаменитые российские артисты театра и кино – Максим Аверин и Анна Якунина – прибыли в Израиль с гастролями спектакля «Там же, тогда же» – по сюжету которого Джордж и Дорис, люди со своим устоявшимися жизнями, неожиданно встречаются и их накрывает чудесное чувство – любовь. Еще интереснее, что в реальной жизни Максим и Анна – давние добрые друзья, которые на сцене будут играть любовников. И этот прекрасный спектакль на 4 дня будет доступен израильскому зрителю – с 13 по 16 декабря в Тель-Авиве, Беэр-Шеве, Ашдоде и Хайфе.

Традиционное эксклюзивное интервью в аэропорту по прибытию этих артистов получилось в этот раз в соавторстве сразу троих корреспондентов – Гюна Смыкалова, Надя Важина и Марина Каневская. И если б продюсер не сказал: «Пора заканчивать», и, словно строгий папа, не увел Максима и Анну, у нашей веселой и уютной беседы были все шансы затянуться еще на час.

Надежда: – Максим, у Вас недавно был день рождения, с чем Вас хотим поздравить. Мы знаем, что Вы отметили его в гриме на сцене. Как это было, может быть, какой-нибудь особенный подарок, сюрприз подготовили?

Максим Аверин: – Для меня просто сам день рождения – это большой сюрприз. Каждый год мы придумываем новое место, где будем играть обязательно в этот день спектакль. И туда прилетают все мои друзья. Поэтому для меня это есть уже сюрприз. Какие-то материальные вещи – они меня могут уже как-то не сильно впечатлять, я больше сам люблю делать подарки. Но главный сюрприз, что в этот день, когда я обязательно играю спектакль, мои дорогие и близкие люди прилетают ко мне.

Н.: – Это уже происходит много лет?

М. А.: – Традиция. Поэтому два года назад это был Израиль, в прошлом году – Тбилиси, в этом году – Берлин. А в следующем году это будет Таллинн. Надо же удивлять все время своих друзей!

Гюна: – Мы с Анной в предыдущем интервью обсуждали дружбу как феномен и что в актерской среде, в принципе, сложно дружить. А Вы сейчас говорите, что у вас много друзей. Они актеры или нет?

М. А.: – Сложно. Но вы понимаете, в чем сложность дружбы между коллегами? Потому что есть момент, что мы бесконечно в движении, понимаете? И дружба подразумевает круглосуточное понятие. Вот нам так повезло с Аней, что мы находимся практически 24 часа вместе. У нас съемки вместе, у нас спектакли вместе, мы рядом живем, поэтому нам проще в этом смысле. Понятие дружбы среди коллег, это не значит – какая-то зависть или что-то еще. Я на это не обращаю внимания. Мне кажется, нормальный талантливый человек, он не будет завидовать. Он будет восхищаться. Считаю, что одно из качеств таланта – это уметь восхищаться талантом другого. Ну никто мне, по крайней мере, в балетные тапки стекла не сыпал, понимаете (улыбается)? И потом, существует такой момент – споры: один художник видит так, другой – по-другому. В этом тоже сложность. Потому что одному-то человеку с самим собой сложно, а вдвоем – это уже конфликт. И тут надо уметь кому-то идти на уступки в чем-то. Аня в чем-то идет на уступки мне, я ей.

Анна Якунина: – Ну, я же женщина.

М. А.: – Ну вот, в конце концов, да. Поэтому у нас получился очень хороший тандем.

Г.: – То есть у Вас все-таки много друзей, раз все они приезжают на спектакли?

М. А.: – Вы понимаете, это все тоже относительно. Просто есть люди, которых я безумно рад видеть, есть люди, которые мне дороги, которые… считайте, в нынешнем дефиците взаимоотношения людей – это уже счастье, когда тебе хотя бы приятно видеть человека. А если и он рад тебя видеть – это вообще!

А. Я.: – Я Максу поражаюсь. Всегда удивлялась, как ты (обращается к М.А.) можешь такое количество народу все время на день рождения собирать, на самом деле? Ну, ладно, один раз там, на какую-то большую годовщину и думаешь, еще бы сто лет столько не собирал. А Максу нравится – в этом он ловит кайф. Я, например, не сторонник, чтобы такое количество всегда собирать, хотя это не значит, что у меня малое количество друзей. Просто я люблю, чтобы более интимно было.

Г.: – Наверное, это потребность в самовыражении?

М. А.: – Да нет, просто мы так все носимся и бегаем, и жизнь нас так всех разбрасывает, что это одна из редких возможностей всех увидеть хотя бы раз в год всех вместе, ведь мы разбросаны по разным городам, странам. Кто-то летит из Америки, кто-то летит из Испании, кто-то из Грузии, понимаете? Это возможность всем нам видеться, быть вместе. Мы же все сейчас в этом фейсбучном пространстве дружим. Хотя, слава Богу, что это есть. Потому что мы, по крайней мере, знаем, что у всех все хорошо. Но приятнее увидеться воочию, посидеть, хорошо выпить, спеть что-то… Потому что я, наоборот, все это очень люблю – не смотря на то, что в этот день я играю спектакль, все равно после спектакля еще развлекаю гостей. Я могу «работать» с ними до утра.

А. Я.: – Он сумасшедший (восхищенно улыбается)!

Марина: – Мне кажется, это характер такой. Вот, мне кажется, с этим родиться надо. Вот это, мне кажется, сыграть невозможно.

М. А.: – Просто я родился в огромной любви!

Н.: – Ваш спектакль «Там же, тогда же» – это история о любви, но не о привычной форме любви, а любви-вспышке, любви-страсти, эмоциях на грани. А что вам ближе? Любовь, которая стабильная?

М. А.: – Все, что вы только что назвали – ничего этого в спектакле нет. Потому что мы только недавно, сыграв тридцать спектаклей, поняли, что дело-то далеко не в страсти. И наши герои – далеко не такие профессиональные любовники. Они просто благодаря друг другу открывают совершенно другой мир. То, что не было известно героине Ани, мой герой открывает ей. Потому что у нее муж, семья, все замечательно. Но вдруг в ее жизни появляется человек, который врет, умеет это делать наивно. То же самое, что и мой герой, когда он абсолютно встречает женщину, которая может делать вот так (корчит веселую гримасу). Там дело не в какой-то, знаете, интрижке. Как бы поступили профессиональные любовники? Они сразу бы прыгнули в койку. А они прыгают на кровать от радости, как дети. Вот и все. Они рассказывают друг другу, как рождаются дети, происходят какие-то события, потери, встречи, все. Но это для них, как возможность сделать глоток настоящей жизни. Потому что обычный уклад, семья, это, наоборот: мы начинаем жить, как на рельсах – условия, условности, жизнь вокруг, она обязывает человека быть не совсем собой… Чем мы отличаемся от животных? Собаке не объяснишь: «Этого нельзя». Она поднимет ногу и пописает, правильно? Человеку тоже так хотелось бы жить, но он не может, потому что он живет в социуме. И вот раз в год эти два человека встречаются, сбрасывают эти социальные рамки и они просто откровенны друг с другом. И там дело не в каком-то безудержном сексе, хотя и в нем тоже. Без него нельзя, да.

А. Я.: – Они не такие, возможно, как все.

М. А.: – Я знаю, что эта пьеса ведь имела еще много продолжений. Кто-то считает, что это аморально и тому подобное. Но там дело то как раз, в том, что если идти по пути того, что это аморально, то, конечно же, да.

А. Я.: Но нельзя ни в коем случае идти по такому примитивному пути восприятия пьесы.

М.: – Ну, аморальное же – всегда самое интересное!

М. А.: – В наше время, мне кажется, аморальности рамки стерлись. Я когда репетировал Хиггинса в «Пигмалионе», у меня был первый вопрос к режиссеру: «А как в нынешних условиях, когда аристократизм вообще в принципе стерт, его нет. Вообще кто-то поймет?» Но суть не в этом оказалась, понимаете? Необязательно говорить редуцированными гласными, согласными. Дело в том, что это – внутри человека. Потребность жить светло. Вот и эти два героя такие. Эту пьесу очень многие переписывали и пытались идти по пути сюжета, но они скатывались именно в такую любовную интрижку. А здесь этого нельзя, это слишком примитивный ход.

А. Я.: – Здесь все гораздо больше, глубже.

М.: – Вам хотелось показать что-то более глубокое, внутреннее?

М. А.: – Нам ничего показывать не хотелось, мы просто с удовольствием принялись за работу. Ведь тут отклик наших взаимоотношений с Аней, с которой нас связывает жизнь, и я всегда говорю, что рассказывая истории этих героев, мы рассказываем свою жизнь. Иэто не значит, что мы (хитро улыбается)…

– Что раз в год Вы встречаетесь где-то, чтобы заниматься непотребствами? Мы поняли, мы поняли! (все смеются)

М. А.: – Потому что первый вопрос, когда публикуешь совместные фотографии: «Что их связывает?». Это, кстати, тоже показывает наше нынешнее время. Все ищут что-то: «А что? А почему он ее так держит? А почему она на него так смотрит? Значит, что-то есть!» А почему никто не думает, что в этом просто есть жизнь наша? И наша необходимость друг в друге?

М.: – Мне кажется, вот это партнерство на сцене, оно так объединяет, иногда даже больше, чем муж с женой.

А. Я.: – Да, так и есть.

М. А.: – Я думаю, что если бы мы были мужем и женой по жизни, у нас бы так не получилось сыграть. Спектакль бы не получился. Вот сейчас как раз Нюра меня вдохновила написать сценарий – там как раз будет обратная сторона этой истории. Там нужно было сделать, что на сцене они играют любовь-любовь, а в жизни ненавидят друг друга. Но в этом и есть любовь. Поэтому я думаю, что мы не смогли бы сыграть. Хотя это спектакль родился за 20 дней.

М.: – Я думаю, он родился в каком-то эмоциональном порыве? Наверное, это легко давалось?

А. Я.: – Да, не так уж и легко: Максим сказал, что не знает, как это будет играть, был готов отказаться.

М.А.: – Потому что на первый взгляд, там описан такой человек, что я не знаю такого. Я не смог бы. Это не моя органика. А сейчас, чем больше я играю этот спектакль, тем я больше понимаю, что это очень мне близко.

М.: – Может Вы как-то сроднились с героем? У него что-то переняли, он у Вас что-то перенял?

– Да нет, просто открылся замысел драматурга. Ну, я это умею, вот это умею, да, а если пойти вот так, пойти сложным путем? Мне нравится, что со мной эта метаморфоза произошла. Там вот первая сцена была – и у меня тупик. Я никак не мог перепрыгнуть через это. Никак. Не получается и все. Но еще же висит над тобой легендарный спектакль с Райкиным, с которым я проработал двадцать лет.

– Вы же тоже играли в «Сатириконе»?

А. Я.: – Да, конечно.

М.: – Вы вообще с Райкиным, насколько я вижу, настолько разные по темпераменту.

М. А.: – Вы знаете, насколько долго мне приходилось бороться с этим? Вообще, когда мы работали вместе с Константином Аркадьевичем, был большой соблазн подражать. Но сейчас я уже с ним не работаю, начинаю отходить от этого.

М.: – Мне было неудобно задать такой вопрос.

М. А.: – Нет, что вы. Это нормально. Мы дети своих родителей, правильно?

М.: – Ну, как бы, Райкину, я думаю, не стыдно немного подражать, в глубине души.

М.А.: – Я думаю, не стыдно и Константину Аркадьевичу, узнать, что я ему подражаю.

А. Я.: – Особенно, когда получается! (все смеются)

М.: – Не худший пример, скажем так.

М.А.: – За четыре года, что я уже не работаю в театре, я стал освобождаться от этого. Ну, уже пора, да. Уже мальчик подрос.

Г.: – Анна, а Вы подражали Татьяне Васильевой?

А. Я.: – Упаси Господь! Кстати, ее фраза. (все смеются). Нет, ну вы что, это исключено. Я, конечно, помню этот спектакль с ее участием, но это было давно и все у меня так в памяти уже размыто. Я помню какие-то вещи, места, но только совокупно. А так – не имею в роли ничего общего.

Г.: – То есть это уже полноценно Ваш спектакль?

М. А.: – Это самое примитивное – идти по такому пути, чтоб кому-то подражать. Это же уже чей-то проторенный путь. И тут уже все иначе. Сцена, она как рентген. И тут уже ничего не сделаешь. В кино можно обмануть, а в театре невозможно. Сразу видно, кто зачем пришел, кто с кем. Все это видно.

Н.: – Как для вас важна реакция зрителей? Вы всегда играете для какого-то абстрактного зрителя или каждый раз смотрите на зал?

М. А.: – Когда Фаину Раневскую спросили: «Фаина Георгиевна, вы когда играете, вы забываетесь в роли?» А она отвечает: «Если бы я забывалась, я бы упала в оркестровую яму». (все смеются). Конечно, конкретный зритель, абсолютно конкретный зритель. И это он и никакой четвертой стены нет. Нельзя к современному сейчас зрителю, который приходит на твой спектакль, играть с четвертой стеной. Зритель должен быть соучастником, потому что он сейчас должен испытывать эти слезы, эту радость. Сейчас, а не послезавтра. Театр именно в этом и в этом его могущество, что именно обмен энергиями, он должен захватывать зрителя. Он дожжен быть соучастником, а не наблюдателем.

А. Я.: – Девушки, а Вы пойдете на спектакль?

Хором: – Конечно!

А. Я.: – Значит, вы тоже соучастники?! (все смеются)

М.: – А вообще есть разница между зрителем, который был, допустим, двадцать лет назад?

М. А.: – Конечно.

Г.: – А что поменялось?

М. А.: – Двадцать лет назад у кого-нибудь мобильны телефон был?

А. Я.: – Согласна, вообще, это ужас!

М. А.: – Мы вот сейчас играли в Театре Пушкина. Там слишком близко к сцене зрительный зал. И вот сидит мужчина, видно, его жена заставила прийти, и вот он весь в телефоне. В первом ряду прямо! И вдруг там у Ани монолог: «Я не хотела сюда приезжать. У меня не получится». И вдруг он громко так согласно вздыхает на весь зал! . И затемнение. А близко все очень. Я подполз к нему и в темноте говорю: «Убери телефон». Он так напугался, что весь спектакль потом смирно так сидел.

М.:- Я недавно была на концерте Александра Иванова. Мы сидели в зале, и весь концерт сидел мужчина и в телефоне смотрел футбол. Мы просто вот на него тупо уже отвлекались: ну как можно было на концерте сидеть и смотреть футбол?

Г.: – Мне кажется, это уже проблема взаимоотношений, потому что жена нормальная не потащила бы за собой мужа сидеть туда, куда ему не нравится.

А. Я.: – Ну как это (смеется)? Она купила давно билеты. Сегодня день идти, а он не собирается, потащила!

М.А.: – Вы летите в самолете – вы же выключаете телефоны? Так и за эти два часа, которые идет спектакль, ничего не произойдет. И еще вот это странно, когда люди приходя в театр, не отключают телефоны, более того, они смотрят через экран на спектакль. Сейчас же все вот эти сториз…

А. Я.: – Не надо, не рассказывай нам эти страсти. А к нам, по-моему, в Таллинне или в Риге, после спектакля подошел один врач с женой… Вообще, когда мучжины делают комплименты после спектакля, это что-то… Женщины-то – понятно. И вот он весь спектакль обнимал свою жену все крепче и крепче, и думал: «Не отпущу». А вдруг моя, говорит, тоже с кем-то так встречается, вдруг у нее кто есть, а я не знаю.

М.: – То есть надо с мужьями приходить, в воспитательных целях, чтоб задумался?

А. Я.: – Конечно! (общий смех)

М. А.: – А как многие тебе говорили после: «Да, а мой Джордж»…

А. Я.: – Ой, у меня много есть примеров, что таких женщин – не одна, их много! Сколько их подходит после спектакля и говорят что-то вроде: «а вот мой Джордж умер в прошлом году. А мой там-то…». А я думаю – да у всех есть свой Джордж, да что же такое? Столько историй живых, личных. Поэтому-то и нельзя сказать, что это история придуманная и аморальная. Это наша реальная жизнь.

М. А: – Это как раз говорит о том, что мы должны больше уделять друг другу внимания. Чтобы узнавать, что действительно происходит с тобой, что тебя волнует. Потому что я говорю, что суета сует нашей жизни, она разбрасывает людей.

А. Я.: – А я вот сейчас подумала: Ромео и Джульетта – ведь тоже, если бы не погибли и поженились? И что?

М. А.: – Слишком эмоциональная у них была встряска в начале. Они должны были погибнуть.

Г.: – А Вы верите в любовь?

М. А.: – Ну, а как же?!

Г.: – В один раз и навсегда?

М. А.: – Нет!

Г.: – А Вы (к Анне)? (обе смеются в голос – у Анны второй брак)

А. Я.: – Нет. В один –нет, в два раза!

Г.: – Я имею ввиду расхожую историю о том, что один раз можно влюбиться, пожениться и на всю жизнь!

М. А.: – Это к женитьбе не имеет никакого отношения.

Г.: – То есть любовь и брак – это разные вещи?

М. А.: – Да. Абсолютно.

А. Я.: – Нет, это никакого отношения к браку не имеет абсолютно. Но вот это особое чувство раз и даже два может быть. Не больше. Я не верю в три. Бывает вот так – рраз! – и два! (все смеются)

М.: – А Вы верите в существование вторых половинок?

М.А.: – Не знаю, я…

А. Я.: – А я тебе кто? Вот!

М. А.: – Какая же ты половинка? Ты большая часть. Половинки какие-то… Сейчас все эти уменьшительно-ласкательные слова, появившиеся в нашем обиходе, они меня дико раздражают. Меня бабушка ругала страшно за это. Когда «Доброго денечка», меня прямо передергивает, теперь половинки какие-то…

Г.: – Ути-путички, смотрите, какие мимимимишечки, да?

М. А.: – Людям дали прекрасный язык, и они начинают его гибридизировать. У меня в спектакле, – не в этом, в другом, – есть шутка, что если бы сейчас жил Пушкин, он бы сошел с ума. Он бы не то, чтобы пошел на дуэль. Он бы покончил жизнь самоубийством или попросил Дантеса просто застрелить себя. Потому что рифмовать современный жаргон… Расставашки, какая печалька… Ну это же кошмар.

Н.: – Почему-то среди Ваших поклонниц очень много поклонниц Ваших домашних животных – котов и чихуа-хуа.

М. А.: – Это Вы как-то с запозданием вопрос задаете – их всех уже нет в живых, к сожалению. У меня был потрясающий кот, который прожил восемнадцать лет. И он был абсолютная собака, потому что он не мог без людей. Вот Аня приходит, он забирается на Аню, обнимает ее, начинает что-то рассказывать. Он прожил прекрасную счастливую жизнь. Я купил ему квартиру (все смеются), потому что в ней я не бывал. И когда я улетал на гастроли, а ему было 18 лет, я понимал, что это уже наше расставание. Он умер просто от старости. И мы с ним договорились: «Давай так. Я улетаю и ты умираешь». Он был чудесный кот. А сейчас я прекрасно понимаю, что если раньше в детстве «хочу»… Понимаешь, мы эгоистичные по отношению к желаниям, хотим чтобы все и сразу. А животное, оно же не может сказать, что у него болит нога, зуб или что-то еще – оно просто просто скучает. Поэтому я сейчас не завожу никого. Только интрижки (смеется).

Г.: – Что тоже, в общем-то, неплохо. Анна, Вы как-то ответили, что никогда не мечтали сыграть какую-то конкретную роль, просто любите роли, чтобы в них было типа «мясо». Если бы вы сравнили с каким-то кулинарным блюдом роль в спектакле – что же это за мясо такое?

А. Я.: – С мясом у меня нет ассоциаций. Упаси меня Господь, сравнивать свою роль с блюдом… Но это горячее – в любом случае.

Г: – Может остренькое?

А. Я.: – Да, ну, перестаньте. Это слишком мелко для этого масштаба (смеется)!

Г.: – Есть ли у Вас какие-то традиции перед выходом на сцену?

А. Я.: – Есть, конечно. У артистов есть. У нас есть, и вообще у всех артистов, три раза потрясти руками. Верующие крестятся всегда – это нормально: «Ну, с Богом». Есть люди со своими специфическими ритуалами: у нас Александр Дмитриевич Збруев, в театре, когда идет на сцену, он должен все двери потрогать, постучать по ним.

Н.: – Это каждый себе так выдумывает что-то свое?

А. Я.: – Ну не то, чтобы выдумывает, это просто человек когда-то что-то сделал, это, как ему показалось, сработало, вот он и повторяет.

Г.: – Вы тоже так делаете?

М. А.: – Я не могу вам сказать, что я делаю. Это знает только Аня.

А. Я.: – А я не скажу!

М. А.: – Вы понимаете, если я сейчас расскажу, то это перестанет быть тем самым таинством. Так скажу: иногда бывает такое, что идешь на спектакль и думаешь, что нет сил, переезды, перелеты… Мы за полгода отыграли 36 спектаклей. Это много. И естественно, как вы понимаете, что в условиях нынешних никто же не может тебе дать день выходной. Это только Марат (Марат Лис –Cruise International, продюсер израильских гастролей артистов) сделал так, чтобы мы пару дней сначала отдохнули, но потом мы по полной отыграем. Но как же графики, когда переезд по 700 километров? Иногда ты перед началом думаешь, наверное, не получится взлететь. Но в этом и есть профессия. Когда ты должен работать, не дожидаясь вдохновения. Майя Плисецкая гениально сказала: «Что такое вдохновение? Сидишь – и оно приходит. А если оно не пришло?» Вот в этом и есть профессия. Значит, как-то взлетай! Если солнце сегодня не встало, будь этим солнцем сам.

Г.: – Спасибо вам большое, мы желаем от всей души прекрасных гастролей в Израиле!

М.: – И чтобы израильская публика оказалась очень чуткой!

М. А.: – О публике. В прошлый раз в Израиле я почему-то сорвал голос – очень сильно. Марат отвез меня ко всем врачам, мне все возможное сделали… И я на сцену вышел, спектакль… И тут накрылся микрофон – я работал с гарнитурой. Все! Полный зал в Тель-Авиве, и я думаю, какой ужас, сейчас я их всех потеряю. А это же каждая секунда дорога. Особенно, когда ты один на сцене – каждая секунда на вес золота… Публика, знаете, она… я ее сравниваю иногда – это как бабушка с дедушкой: все, что бы ты ни делал, они будут любить. Либо как дети, когда в детском спектакле говорят: «Ребята, а куда пошел Змей Горыныч?» И они: «Туда, туда!» Вот такой зритель – идеальный. Если ты их так внимание захватишь, снимешь с них вот это вот все наносное, и если они будут так реагировать… Однажды в Лондоне пошел смотреть спектакль «Отелло», в Шекспировский театр. Там люди сидят, едят, пьют пиво, живой огонь… И Дездемона говорит: «Кто виновен в бедах моих всех?». И тут зрители, которые с пивом и вот этим всем: «Вон он, вон там!» В Шекспире!

А. Я.: – Я тоже там была и тоже видела. Они так реагируют – это просто фантастика, вместе с актерами! «Выходи за меня замуж!» – фраза, так они уже кричат: «Скажи ему да, скажи да!»

М. А.: – Бывает разная, конечно, публика, но вот это идеальный зритель. В хорошем смысле слова, я имею в виду по настроению. Люди должны быть вот именно заражены сюжетом. Тогда произойдет и теплообмен и вообще все.

М.: – Мы желаем вам именно такой публики в Израиле и не только в Израиле.

М. А.: – Спасибо, мы поехали. Увидимся на спектакле!

Фото: Макс Черноглаз

Назад